Левые и правые в политике
Концепцию политического разделения на левые-правые сейчас многие критикуют как потерявшую актуальность. На самом же деле, она не то что не потерялась в истории, но до сих пор представляет собой простой и действенный инструмент для анализа. Правда, этим инструментом часто неправильно пользуются.
Считается, что началом разделения стала рассадка депутатов на Национальной конституционной ассамблеи во Франции в 1799 году, когда сидящее справа стремились сохранить королевский пост и выступали за конституционную монархию, а слева сидели те, кто желал более радикальных перемен в обществе. По сути, сидящие слева представляли собой “партию движения”, а справа — “партию порядка”.
Исторически, деление на лево-право это прежде всего деление на прогрессистов и консерваторов, на тех, кто хочет общественных перемен, и тех, кто хочет сохранить существующий порядок вещей.
Правые выступали и выступают за порядок, за консерватизм, традиционализм, национализм, за сильную вертикаль власти, за сохранение текущего строя либо восстановление старых порядков.
Левые, в свою очередь, за прогресс, необходимость перемен, эгалитаризм, солидарность и равенство.
Получается, мы можем определять политические движения, отвечая на несколько вопросов, например с подобными критериями:
— Выступает ли партия/движение за демократизацию, власть народа либо за элитаризм и вождизм?
— Выступает ли партия за социальное/политическое/экономическое равенство или же за сохранение (усугубление) существующего неравенства?
— Выступает ли партия за свободу мнений, собраний, объединений или за ограничение прав и свобод, идеологический контроль?
Отметим здесь три важных момента.
Во-первых, о разделении на левых и правых имеет смысл говорить только в сравнении, когда можно сказать, что одни — левее, другие — правее. Невозможно быть левее или правее пустоты. В то же время, цепочка сравнений может продолжаться ни один раз.
Например, западный либерал будет левее западного националиста, т.к. более последовательно выступает за социальное равенство (например, против различных дискриминационных практик). При этом, он будет правее тех, кто помимо социального выступает еще и за экономическое равенство.
Силы, которые выступают за “стабильность” и против любых перемен — правее всех реформаторов. Те, кто говорит, что государство должно расширять полицейские функции для контроля над обществом — еще правее. Ну а считающие, что государство должно контролировать все сферы общества — они в конец реакционеры.
Посмотрим в другую сторону. Те, кто выступает за индексацию зарплат работникам, они более левые чем те, кто не выступает. Еще левее те, кто выступает за более радикальные меры в рамках капиталистической системы, например обязательный базовый доход. Еще левее находятся те, кто говорит что трудящимся нужно взять все производство и обмен в свои руки.
Во-вторых, политический мир разнообразен и находится в постоянном движении. В разных странах и в разные эпохи медиана между теми, кого в конкретный момент в конкретной стране условно называют левыми и правыми, скорее всего будет проходить в разных точках из-за разного уровня общественного прогресса. В силу исторических причин прогрессисты в одних странах могут считаться консерваторами в других.
Наконец, в-третьих, почему все же концепция “левые-правые” многими признается неактуальной? Это происходит из-за двух частых ошибок применения данного разделения:
— В качестве критерия используют уровень контроля экономики государством и долю государственного сектора. КНДР является страной с вертикальным экономическим управлением, а также тоталитарным государством, что вряд ли сочетается с принципами общественного прогресса и эгалитаризма. Разве можем мы ее называть левой? В России, по данным ФАС, вклад госкомпаний в ВВП составляет 70%, но в чьих интересах капитал контролируется и используется? Для борьбы с экономическим неравенством или в интересах элитарных групп? Для оценки уровня неравенства в стране гораздо адекватнее будет смотреть на коэффициент расслоения общества, чем на долю предприятий под контролем государства.
— Эффект переворачивания понятий, когда левые партии, будучи изначально за перемены и против реакции, придя к власти сами нередко становятся на позиции сохранения “статуса-кво”, вертикальной структуры управления и подавления инакомыслия, которое может сопровождаться масштабным государственным террором. Более того, часть из тех, кто ранее был правее этих левых партий, вполне может в свою очередь встать в оппозицию за демократизацию и базовые права человека. Суть в том, что оценивая данный конкретный исторический момент, вполне может получиться, что такие левые — сейчас справа, а их оппозиция — слева. Роли меняются. Ошибка в том, что многие отказываются оценивать конкретные моменты в истории, продолжая называть левыми, кого привыкли, вне зависимости от политики, которые эти партии проводят. Поэтому в западном обществе в прошлом веке складывается ситуации (во многом благодаря пропаганде), когда левые для многих становятся синонимом тоталитаризма, а правые — они за свободу.
Давайте теперь проверим, как работает эта схема.
Что насчет русской революции? Самые правые здесь — это черносотенцы, те кто выступал за монархию, шовинизм, консервативное общественное устройство. Левее идут либералы, продвигавшие идею конституционной монархии. Еще левее те, кого, собственно, мы привыкли называть левыми в российской историографии. Но и здесь есть градация. Радикальнее звучали левые эсеры и анархисты, последовательно радеющие за реальные народные Советы и обобществление собственности. Другие, как например правые эсеры, выступали, можно сказать, как социал-демократическая партия в современном понимании, то есть за многопартийное буржуазное государство.
Восточноевропейские восстания на территории стран Варшавского договора, в частности восстание в 1956 в Будапеште, являлись по своей сути левыми восстаниями, как бы не уверяла в обратном официальная пропаганда. Восставшие венгры требовали демократизацию, улучшения уровня жизни и политические свободы. Причем не только на словах: власть на местах переходила к революционным комитетам, на предприятиях — к рабочим советам. Противником для них был СССР, желающий сохранить установившийся порядок, экономическую систему Венгрии и монополию на идеологию. Очевидно, что несмотря на надежды многих восставших на парламентскую демократию, “фашистский мятеж” в том конфликте выступал с левых позиций, а официальная власть и СССР — с правых.
Перейдем теперь к современной России. Какую государственную политику воплощает правящая власть? Чуть ли не самую правую, которую можно себе сейчас реально представить. Авторитарные методы управления, подавление инакомыслия и политических свобод, полицейская полиция и репрессии, ксенофобия, милитаризм и постоянные разглагольствования о “традиционных ценностях”. Правее этой политики выступают в России разве что откровенные тоталитаристы и нацисты.
Какой практический вывод можно сделать из всего вышесказанного? Представляя альтернативу существующему миропорядку как максимально эгалитаристскую, выступая за экономическое, социальное и политическое равенство человека, мы в этой системе становимся ультра-левыми.
Большинство людей, выступающих за прогресс, оно, по сути, смотрит в нашу сторону. Просто фокус их взгляда зачастую останавливается правее тех идей, о которых говорим мы. Но ведь если они уже смотрят в нашу сторону, то им достаточно помочь взглянуть дальше для развития их мыслей. 1917 год произошел именно так: люди, политические партии были сфокусированы на одной альтернативе, они добились ее, и им открылось взору совсем новая цель — коммунизм. К сожалению, на практике им не удалось воплотить все самые прогрессивные идеи в жизнь, но сама метаморфоза мнений отражала чаяния людей на прогресс, т.е. на движение влево.
С другой стороны, все те, кто смотрят направо, они повернуты к нам, извиняюсь, пятой точкой. Какое-либо движение может красиво говорить о борьбе с капитализмом и народные республики, но если оно выступает за статус-кво, за властную иерархию, за контроль, за ограничение прав и свобод, за “порядок”, то на деле они вполне могут тянуть канат общественного развития в обратную сторону.
Правильно определять, какие движения могут быть союзниками и временными партнерами, а какие выступают на стороне реакции — очень важно для любого политического движения.
П.Морозов